– Ну что ты, Афра, это у меня просто легкий приступ глубинного тромбоза. – Я был вознагражден немногочисленными нервными смешками, и перспектива скорого сражения несколько оживила измученных солнцем жителей Перта. – Дорогая, по-моему, ты вещаешь уже несколько часов подряд. И потом, разве не предполагалось, что эта дискуссия будет посвящена душе?
– Этот фестиваль пока вроде бы не нуждался в цензорах. – Она гневно глянула на председательствующего. – Я права?
– О, вы совершенно, совершенно правы! – заморгал глазами тот. – В Австралии нет никакой цензуры. Решительно никакой!
– В таком случае, может быть, Криспин будет так любезен, – Афра Бут метнула в меня свой смертоносный луч, – и позволит мне закончить? Ведь каждому – кроме тех, разумеется, кто входит в круг его интеллектуальных подпевал, – совершенно ясно, что душа представляет собой прекартезианский аватар. А если для некоторых восприятие подобного концепта требует слишком большого напряжения, то продолжайте тихо сидеть в уголке и жевать свою жвачку.
– Лучше уж маленькую капсулу с цианидом, – пробормотал я, – знаете, какие в прячут в зубе.
– Криспин хочет, чтобы ему в зуб поместили капсулу с цианидом! Может быть, ему кто-нибудь окажет подобную услугу? Очень вас прошу!
О, эти мумии словно живой водой сбрызнули, так они сразу задергались и захихикали!
К тому времени, как Афра Бут закончила выступление, от положенных на все заседание девяноста минут осталось всего пятнадцать. Председательствующий попытался накинуть лассо на ускользающую тему и спросил у меня, верю ли я в существование души и, если верю, как представляю себе эту душу. Я, разумеется, стал рассуждать о душе как некоей кармической табели успеваемости, своего рода духовной регистрации, и назвал ее запоминающим устройством, фиксирующим любой отклик нашего тела на то или иное действие или ощущение, а также – неким плацебо, которое мы генерируем, дабы исцелить себя от страха перед собственной смертностью. Афра Бут тут же заявила, что я отвечаю на поставленный вопрос, по меньшей мере, недобросовестно, ибо «всем известно», что я – классический уклонист от исполнения каких бы то ни было обязательств. Это был явный намек на мой недавний развод с Зои, широко освещенный прессой, так что я предложил Афре оставить трусливые инсинуации и прямо высказать все, что она против меня имеет. Она незамедлительно обвинила меня в «хершицентризме» и паранойе. Я в долгу не остался и заявил, что все ее обвинения безмозглые и абсолютно ни на чем не основанные, поскольку на то, чтобы хоть как-то их обосновать, у нее попросту не хватает мозгов. Я всеми возможным способами подчеркнул слова «мозги» и «безмозглые». Ничего нее поделаешь: столкновение характеров.
– Трагический парадокс Криспина Херши, – парировала Афра Бут, обращаясь к участникам встречи, – заключается в том, что сам себя он позиционирует как борца со всеми и всяческими клише, эта фишка – такой Джонни Роттен от литературы – представляет собой осточертевший стереотип, характерный для мужского зверинца. Но даже и такая, двойственная, его позиция оказалась безнадежно подорвана его недавним выступлением в защиту наркоторговца, которому суд вынес справедливый приговор.
Я представил себе, как в ванну, где сидит Афра Бут, падает включенный в сеть фен: как судорожно подергиваются ее конечности, как дымятся ее волосы, как она в корчах умирает…
– Ричард Чизмен – жертва ужасной судебной ошибки, – сказал я, – и использовать случившуюся с ним беду как орудие наказания для меня – поступок невероятно вульгарный даже для вас, доктор Афра Бут.
– Ничего себе жертва ошибки! Да у него под подкладкой чемодана было найдено тридцать граммов кокаина!
– Мне кажется, – осторожно вмешался председательствующий, – нам следовало бы вернуться к…
Я не дал ему договорить:
– Тридцать граммов кокаина никого не способны превратить в наркобарона!
– Я сказала не так, Криспин. Проверь внимательно запись. Я сказала «наркоторговец».
– Но ведь нет же никаких свидетельств, что именно Ричард Чизмен спрятал этот кокаин!
– Тогда кто же это сделал?
– Я не знаю, но…
– Благодарю вас.
– …но Ричард никогда не стал бы так сильно и так глупо рисковать!
– Если только он не законченный наркоман, который считает себя настолько знаменитым, что это позволяет ему плевать на колумбийские законы. Собственно, к такому выводу пришли также судья и члены жюри.
– Если бы Ричард Чизмен оказался Ребеккой Чизмен, ты, Афра, была бы готова сжечь волосы у себя на лобке прямо перед колумбийским посольством, с воплями требуя справедливости. Самое большее, чего заслуживал Ричард, – это перевод в британскую тюрьму. Контрабанда – это преступление против той страны, куда ввозится запрещенный товар, а не той, откуда этот товар вывозят.
– Так, значит, ты подтверждаешь, что Чизмен действительно занимался контрабандой наркотиков?
– Ему следовало бы разрешить доказывать свою невиновность из британской тюрьмы, а не из вонючей ямы в Боготе, где невозможно получить даже простое мыло, не говоря уж о пристойном адвокате.
– Но Ричард Чизмен, будучи колумнистом правой «Piccadilly Review», весьма активно выступал против тюрем как средства устрашения. И уж если цитировать…
– Нет уж, довольно, Афра! Ты просто узколобый комок трансжиров.
Афра вскочила на ноги и наставила на меня палец, точно заряженный револьвер «Магнум»:
– Немедленно извинись, иначе получишь массу приятных впечатлений в австралийском суде, который сурово наказывает за клевету, диффамацию и гендерный фашизм!
– Я уверен, – начал председательствующий, – что Криспин всего лишь хотел сказать…
– Я требую извинения от этой чрезвычайно высоко себя мнящей шовинистической свиньи!
– Конечно же, я извинюсь перед тобой, Афра. На самом деле я собирался назвать тебя самодовольной сексисткой, совершенно неуместной особой и узколобым комком трансжиров, которая терроризирует аспирантов, заставляя их отправлять на Amazon хвалебные рецензии на ее книги, и которая, согласно показаниям вполне достойных свидетелей, 10 февраля в 16:00 по местному времени покупала роман Дэна Брауна в книжном магазине «Relay» в международном аэропорте «Шанги» в Сингапуре. И один такой свидетель-патриот уже загрузил ролик на YouTube, так что ты легко его там найдешь.
Аудитория дружно ахнула, по-моему, с явным удовлетворением.
– Только не говори, Афра, что ты просто купила эту книгу «для научной работы», потому что в это никто не поверит. Ну вот. Я очень надеюсь, что мое пространное извинение все окончательно прояснило?
– Вы, – заявила Афра Бут председательствующему, – не должны были давать слово этому отвратительному, циничному женоненавистнику! От него же просто исходит шовинистическое зловоние! А тебе, – она ткнула в меня пальцем, – понадобится адвокат, специализирующийся по вопросам диффамации, потому что я намерена в судебном порядке хлопотать о соответствующем наказании, чтобы наконец выбить из твоей башки это вонючее дерьмо!
Уход Афры Бут со сцены сопровождался раскатами грома, и я крикнул вслед:
– Ну, зачем же так, Афра! Ведь здесь ваши поклонники! Причем оба. Афра… Неужели я сказал что-то не то?
Я наконец миновал на велосипеде бесконечные сувенирные лавки и кафе, но уже через минуту оказался в тупике, на пыльном плацу, где обычно проходят парады. Площадь была окружена домами в стиле Второй мировой, и я припомнил, как мне рассказывали об итальянских военнопленных, интернированных на остров Роттнест. Эта цепочка мыслей снова привела меня к Ричарду Чизмену, как в последнее время меня приводили к нему и все прочие размышления. Мой судьбоносный акт мести, совершенный в прошлом году в Картахене, привел к совершенно обратному, неожиданному и трагическому результату: Чизмен вот уже триста сорок два дня из назначенного ему шестилетнего срока заключения пребывал в «Penitenciaria Central» в Боготе за распространение наркотиков. Распространение! И для подобного обвинения хватило одного проклятого крошечного конвертика! Группа поддержки «Друзья Ричарда Чизмена» сумела, правда, добиться, чтобы его перевели в одиночную камеру с более-менее нормальной койкой, но за эти «роскошества» нам пришлось заплатить две тысячи долларов гангстерам, которые заправляли в этом тюремном крыле. Бесчисленное – бесчисленное! – множество раз мне мучительно хотелось исправить то, что я сгоряча наделал, но, как гласит арабская пословица, «изменить прошлое не может даже Бог». Мы – то есть группа «Друзья Чизмена» – использовали любой канал, любую возможность, чтобы добиться сокращения срока или репатриации нашего великого критика в Соединенное Королевство, но это оказалось поистине непосильной борьбой. Доминик Фицсиммонс – да, тот самый, весьма умный и обходительный помощник министра юстиции, – как выяснилось, знал Чизмена еще по Кембриджу и был, разумеется, на нашей стороне, но ему приходилось действовать крайне осторожно, чтобы избежать обвинений в покровительстве закадычному другу. В других местах особого сочувствия к губастому колумнисту что-то не ощущалось. Люди замечали, что в Таиланде и Индонезии за это приговаривают к пожизненному заключению, и полагали, что Чизмен еще легко отделался, хотя жизнь в тюрьме Penitenciaria легкой никак не назовешь. Там каждый месяц случается по две-три смерти.